Маленькая комнатка, походившая на единственное помещение дачного домика, стала ее камерой-одиночкой. Изредка появлялся «надзиратель», а единственным развлечением стало чтение.

Женщина потерла запястье, на котором было защёлкнуто кольцо наручников и, гремя цепью, со вздохом перевернула страничку. Позади уже треть книги, а герой еще со двора своего дома ни разу не выходил. То на рассвет любовался, то собаку покормил, а потом рассуждал через забор с соседом, и о чём же — о труде, как о социально-значимом процессе. В повести даже никого не убили, мало того, никто не поругался.

«И почему в книгах мужики о трудовых подвигах и пятилетках рассуждают?» — недоумевала Приходько, пробегая по строкам. — «Ведь вообще-то у них на уме только рыбалка, бабы и выпивка, все так говорят. Да и вообще в жизни совсем все не так, как в книжках… А вот Всеволод Харитонович правдиво писал, жизненно… Хотя и не про наше время…»

Уже темнело. Тусклая лампочка давала мало света. Женщина подвинулась ближе к щели в окне. Через заколоченные окна пробивался прощальный лучик света, вот-вот готовый раствориться в красноте заката.

Эх… Настольную лампу бы. Может, попросить Людоеда? Так она про себя называла своего мучителя. Только появившись здесь, она сочла, что он, конечно, хочет сожрать ее свеженькой, поэтому не убил сразу. Хотя и сейчас время от времени она допускала мысль, что откармливают ее на убой. А что ей было думать, вот скажите? Хотя горячее питание раз в сутки никак нельзя было назвать «убойным», но для перекусов у нее всегда имелись в обшарпанном буфете магазинные сухари с немного подгоревшими корочками и маковыми зернышками внутри, круглое дешевенькое печенье и тушенка. Правда, тушенку приходилось вскрывать тупой, как валенок, открывалкой. Людоед не дал ей нормального ножа… Осторожничал, ишь какой предусмотрительный. Приходил раз в сутки. Иногда через день. Тогда женщина начинала особенно волноваться и надумывать себе всякое. А ну как его милиция повязала? Ведь это ужасно! Значит, он больше не придет! А кто ее вытащит тогда отсюда? Сидит, как собака на цепи, да еще и окна заколочены, и дверь наглухо заперта снаружи. Сколько ни кричала, никакого толку — только мухи внутри и слышат, да и те уже не реагируют. Даже не улетают, а нагло садятся на нее и ползают, противно щекоча шею, лоб и руки…

Когда совсем стемнело, за дверью вдруг раздался глухой стук шагов по дощатому полу.

— Идет! — еле слышно выдохнула пленница и зачем-то принялась поправлять слежавшиеся и столько времени нечесаные волосы.

Дверь распахнулась, и на пороге появился Людоед. Сегодня на нем цвета старого асфальта неприметные брюки и такая же непритязательная ветровка. Ни фасона, ни стиля. Хотя, впрочем, абсолютное большинство граждан о таких понятиях и не слыхивали… А может, он специально так одевается, неприметно. Чтобы не выделяться среди серой массы…

В руках Людоед держал миску с вареной картошкой и торчащей из нее куриной ножкой. А на голове, как всегда, надет холщовый мешок. Сидит по размеру, и лишь маленькие вырезы для глаз связывают скрытое лицо с внешним миром. Но щелки такие крохотные, что сквозь них не виден даже цвет глаз незнакомца. Хотя иногда Елене Петровне казалось, что она раньше видела эти глаза. Но так бывает, когда много гадаешь и надумываешь себе — вот и начинает казаться то, чего нет…

Людоед вошел, как всегда, молча. Поставил миску на треснутый стол и хотел уйти, но Елена Петровна вдруг выкрикнула:

— Опять уходишь! Опять я здесь одна должна торчать! Сколько ты еще меня держать здесь будешь⁈ Убей лучше сразу! Ты слышишь⁈ Что молчишь⁈ Скажи хоть что-нибудь!

Выплеснула она накопившуюся ярость и страх одновременно, и тут же сама испугалась своих слов. Ей даже захотелось проглотить язык… Лучше без него, но зато живой…

А незнакомец тем временем встал, застыл словно памятник. «Вот сейчас он вытащит из кармана топор, — подумала женщина, — и покрошит меня на кусочки. Зачем я так сказала?».

Она настолько испугалась, что ее не даже не смутило, что топоры в карман не помещаются.

Но Людоед в карман не полез, и даже не стал рычать и крушить все вокруг. Он вдруг подошел и… сел рядом.

Сердце у женщины оборвалось, а потом вдруг заколотилось и чуть не выпрыгнуло из груди. Она тихо сглотнула, облизав пересохшие губы, и уже чуть слышно спросила:

— Зачем я вам? А? Зачем вы меня держите?..

Незнакомец лишь почти беззвучно хмыкнул, отчего «колпак» на его голове нелепо качнулся, сбивая прорези с глаз. Он поправил мешок, чтобы лучше ее видеть. Ткань грубая, нитки будто из соломы сделаны.

«Ему, наверное, колет лицо», — подумала Елена Петровна и тут же удивилась своей внезапной сердобольности.

Тем временем незнакомец взял книжку, что читала Елена Петровна. Полистал, пропуская веером страницы через пальцы, будто хотел в чем-то уличить пленницу. Что он там ищет? План побега? Елена Петровна еле заметно ухмыльнулась. И чего ему надо? Сел на кровать и молчит. Ну говорил бы уже что-нибудь, раз остался… Но Людоед молчал.

Хм… Людоед… Женщина поморщилась. Никакой он не Людоед вовсе. Иначе давно бы меня уже сожрал. Насильник-извращенец? Нет, тоже не похож… Не смотрит даже на меня толком. Да и давно бы уже того… Этого самого… Тогда кто он? Книжек у него много здесь, конечно. Будто библиотека. Может, не его? Буду лучше звать его Библиотекарь. Хотя нет… Елена Петровна закусила губу. Библиотекари — это обычно женщины, а этот явно с игрек-хромосомой ходит. Литератор… Точно, ага… Буду звать его Литератором. Книг много, значит, Литератор.

Елена Петровна, обрадованная своей придумкой, улыбнулась, но тут же похолодела. Стоп! А это не тот ли маньяк, что убивает по книгам Всеволода Харитоновича⁈

От такого предположения прошиб пот… Женщина даже прикрыла рот рукой, чтобы не взвизгнуть. Ну точно! Все сходится! Вон сколько книжек! Явно начитан, и Светлицкого тоже, скорее всего, читал. И убивал по мотивам его книг… Я это первая в городе поняла, потому что назубок знаю каждую сцену из каждого романа Светлицкого. А потом сдуру пошла к Лосеву! Рассказала все. А потом… А потом меня похитили. Совпадение? Нет, конечно! Лосев, паскуда, рассказал кому-то, а меня заверил, что такого не бывает, чтобы по книжкам людей резали и вешали. Что я чего-то напутала, и что нет у нас маньяка. Все эти преступления совершили разные люди. Ну да, ну да… Как же! Напутала!